Известный киевовед, старший научный работник Музея истории Киева Дмитрий Малаков однажды заметил, что не обращать внимания на историю Киева
[
]
28.04.2010, 21:48
Дмитрий Малаков
Дмитрий Малаков: «Куда девались киевские традиции?» Автор: Ирина КИРИЧЕНКО
Известный киевовед, старший научный работник Музея истории Киева Дмитрий Малаков однажды заметил, что не обращать внимания на историю Киева стало своеобразной формулой поведения в городе. Сегодня, когда коренные киевляне считаются исчезающей натурой, тем интереснее узнавать об истории и образе жизни столицы в таком еще недавнем прошлом. Рассказ о Киеве чрезвычайно сдержанного в отношении себя лично Дмитрия Малакова раскрывает, тем не менее, и его личность, и его позицию, а также своеобразный ракурс восприятия мира. «Придите к нам княжить»…
— К величайшему сожалению, Киев не продуцирует руководителей из своей среды. Они приходят извне — чужие, равнодушные. За всю историю Киева городом никогда не правили киевляне. Даже за 200 лет существования должности городского архитектора ее занимали разве что два-три киевлянина. А то, что у власти находятся люди, не укоренившиеся здесь, свидетельствует, что проблемы города их не занимают, — рассказывает Дмитрий Васильевич.
— Обратимся к советской истории. В 1934 году Киев стал столицей УССР. Тогда в город прибыла руководящая группа из Харькова — Постышев, Косиор, а с ними приехали и проектировщики. По легенде, когда харьковчане пересекали Днепр, Постышев, посмотрев из окна вагона на многочисленные храмы и колокольни, возвышавшиеся над зелеными холмами, сказал, что город имеет «несоциалистический» вид. И началось создание «социалистического вида» — разрушались храмы, да к тому же преимущественно украинского барокко — самое ценное и дорогое. Среди них были шедевры — Михайловский Златоверхий собор, Благовещенский собор на Подоле, Пирогоща. А это памятники ХІ—ХІІ веков. Вместо них вырастали архитектурные «монстры» вроде здания НКВД — сейчас там Дом правительства. В историческом центре Киева, на Михайловской площади, должна была появиться правительственная площадь с Домом правительства на месте уничтоженного ради этого Михайловского Златоверхого собора. Исчезала и киевская традиция кирпичных фасадов. Искусность каменщиков из-за «большевистских темпов» сошла на нет, а новый кирпич производился низкого качества. Так, Институт биохимии на улице Леонтовича, 9 сооружен из кирпича разрушенной церкви Александровской больницы и из сожженной в 1920 году мельницы Бродского на Подоле.
После войны 1941—1945 гг. изменилось коренное население Киева. В 1914 году в городе было 623 тысячи жителей, потом эта численность уменьшалась и начала расти уже в 30-х годах. В 1940 году в столице было 930 тысяч населения. А когда началась война, в армию ушло 200 тысяч киевлян, 325 тысяч эвакуировались на восток, 100 тысяч (и это молодежь) увезли в Германию, более 100 тысяч киевлян нацисты расстреляли в Бабьем Яру. В конце 1943 года в столице осталось 180 тысяч киевлян. После войны, конечно, люди возвращались с фронта и из эвакуации. Но к тому времени Киев лишился носителей живой памяти, городской культуры и традиционного быта. Послевоенное восстановление города нуждалось в большом количестве рабочих рук — их поставляло село. Колхозники тогда были лишены паспортов, и молодежь бежала в Киев, чтобы поступать в ремесленные училища. Я помню таблички в парках и скверах: «По газонам не ходить», «На траве не лежать». Приезжающие из сел «пировали» на траве с батоном и селедкой — столичной вкуснятиной. Травка влекла больше, чем городской камень... Однако Киев не украинизировался в конце 40-х— начале 50-х годов прошлого века: вновь прибывшие киевляне стремились как можно быстрее перейти на русский — «городской» язык в давно русифицированном Киеве, им не хотелось говорить на украинском — «сельском», «это неприлично».
Настоящие киевляне до сих пор не воспринимают левую сторону Крещатика — это «советский самопал», там ничего нет от тогдашней европейской архитектуры: боялись тлетворного влияния Запада. Тогда Хрущев руководил Украиной, и архитекторы сумели довести до его сведения, что традиционная украинская керамика — чудо, которого нет нигде в мире. Так и возник новый Крещатик — с облицованными узорчатой керамической плиткой фасадами и причудливыми керамическими украшениями, похожими на кремовые торты. Городской фольклор донес до нас выражение тогдашних киевлян — «бред сумасшедшего кондитера».
В конце 50-х годов Киев стал городом-миллионником. Он продолжал «высасывать» рабочую силу из сел — нужно было строить жилые дома, новые заводы и фабрики. Для вновь прибывшей молодежи, учившейся и работавшей в столице, своего рода гимном стала песня на слова Дмитрия Луценко «Як тебе не любити, Києве мій». Еще была жива традиция любоваться красотой Левобережья с днепровских круч. «Дорогими для мене стали схили Дніпра», — пелось в песне, но новые упрямые «озеленители» засадили эти склоны деревьями, и хорошая городская традиция ушла в небытие.
Начало 70-х годов — так называемый исход — уезжали евреи. Стал пустеть Подол. А до войны 26% населения Киева составляли евреи. Я очень хорошо помню, как весной 1944 года услышал новость: «Евреи появились!» — и это звучало как «Весна пришла!», как символ возврата к обычной мирной жизни. Там, где живут не люди, а деньги
— Что происходит сейчас с нашим городом? Когда существовали генеральные планы застройки столицы (а они составлялись еще с ХІХ века), невозможно было соорудить здание там, где это не предусматривалось. Так продолжалось до середины 90-х годов. А дальше начался строительный беспредел, пришло время «архитектурного хулиганства». Тогдашний мэр Киева Александр Омельченко принял постановление об уплотнении застройки центра города. На практике это означало исчезновение киевских дворов, спортивных и детских площадок, скверов. Во вновь возведенных «монстрах» живут не люди, а деньги, — недвижимость стала хорошим вложением капитала. Потому-то не светятся вечером окна высоток.
Новое время изменило у людей и представление о настоящем духе Киева. Раньше считалось, что киевское дерево — такая же святыня, как корова в Индии. Это повелось еще с древлянских времен, когда для человека было привычным спрятаться под зеленой сенью от жгучего солнца и от дождя. Деревья — в самом деле гордость Киева. Мне больше всего нравится смотреть на них зимой, на сплетение обнаженных ветвей: когда рассматриваешь — как с интересным человеком разговариваешь... Раньше, чтобы срубить дерево в столице, требовалось разрешение. А теперь безнаказанно уничтожают целые рощи...
То, что сейчас строится в Киеве — это по-глупому выброшенные деньги. К величайшему сожалению, эта практика породила своеобразную прослойку проектирующей братии, откровенно издевающейся над киевлянами. Считается, что до двадцати этажей прибыли нет, а чем выше и дороже дома, тем больше гонорар архитектора. А заказчик, тот анонимный инвестор, — преимущественно прихавший с востока страны, не имеет представления ни о городской культуре, ни об эстетике. Зато его самолюбие польщено — как у голого короля из сказки Андерсена.
А пригласить для развития города иностранных архитекторов — опять-таки, «придите к нам княжить», — стыдно и корпоративно невыгодно. К примеру, должен состояться конкурс архитектурных проектов относительно развития Контрактовой площади, и киевляне имеют право не доверять нашим «мастерам»... То же — с реконструкцией Львовской площади, верх берут не удобство для киевлян или градостроительные основы, а исключительно выгода.
Во времена оккупации было выражение «при немцах» — не «под немцами», вроде бы они сами по себе, а мы сами по себе. Сейчас мы переживаем аналогичные времена — современные «денежные мешки», разрушающие Киев, нас не слышат и не видят, а мы их презираем. На это состояние накладывается и перемещение населения столицы: наша молодежь едет работать на Запад, а рабочие места, от высших кресел до уборщиков, заполняют выходцы с востока страны — донетчане, луганчане, харьковчане. Именно эти люди сегодня диктуют Киеву свои правила поведения, жизни, политики, морали. И с появлением именно этой прослойки население Киева коренным образом изменилось.
Кстати, на городскую культуру существенно влияет село, ведь приезжие тоже становились архитекторами. В пятидесятые годы сооружались дома, в которых вход делали не с улицы, а со двора. Чисто ментально это был двойной рубеж безопасности, поскольку в сельской усадьбе сначала идут ворота, двор, а уж потом — входная дверь... Те, кто вырос в «безэтажном» доме, не воспринял городские балконы и быстренько сделал из них если не застекленную веранду, так кладовую. Как следствие — навсегда погибли красивые фасады старых домов.
В конце 90-х в столице стали исчезать магазины на первых этажах жилых домов (там открыли залы игровых автоматов, кафе и банки). А где же покупать хлеб? И тут появились киоски с продуктовым ассортиментом и всякой дрянью. Опять-таки — сельская традиция: магазин должен стоять отдельно... Хотя проблема глубже — продавцы в этих торговых точках некогда были нашей научной и производственной интеллигенцией, вынужденной сменить специальность в смутные 90-е... В угоду той же негородской ментальности в центре Киева уничтожено трамвайное и троллейбусное движение: тем, кто привык ходить в школу, расположенную в нескольких километрах от родного дома, казалась «барской прихотью» возможность не ходить пешком, а проехать одну-две остановки на городском транспорте.
Постепенно городские традиции, правила поведения и морали старых киевлян растворились в более многочисленной массе новоприбывших. Так же, как на последних выборах волеизъявление украинцев раздавила численно превосходящая масса агрессивных носителей понятия «какая разница». «Нашей культуре заткнули рот…»
— Сегодня я не могу назвать ни одной киевской традиции. Ментальность меняется. Вспоминается первый праздник искусств на Андреевском спуске в 1985 году, трансформировавшийся потом в День Киева, — это было искреннее проявление любви киевлян к городу. Даже Татьяна Яблонская выставила на обозрение и продажу свои этюды. Но традиция не сложилась — теперь на спуске царят безвкусица, китч, пользующиеся спросом у непритязательной публики...
О потере традиций свидетельствует и судьба Музея истории Киева. Он был открыт в Кловском дворце в мае 1982 года. Само здание, которому 250 лет, было экспонатом №1. В 2004 году тогдашний премьер Виктор Янукович подписал постановление «о переносе музея из нежилого здания в Украинский дом». Мы уже шестой год сидим на ящиках, а музея как такового не существует, разве что филиалы действуют и сохранился научный потенциал сотрудников.
Досадно, что молодежь, в этом году оканчивающая школу, не видела нашу панораму старого Киева, предметы, сформированные киевским культурным слоем в течение столетий. Дети из «спальных» районов не знают атмосферу города. Раньше, когда киевляне чаще ходили по центральным улицам, заполненным людьми, их внимание привлекали фасады домов с архитектурными украшениями, символикой, созданными для окончивших гимназию и университет. Это были иллюстрации к тем знаниям, которые пришли из учебников истории, в частности и старого мира, а также из художественной литературы. Старые дома украшали маскароны, фигуры животных, атланты, кариатиды — и это был язык города, понятный образованным людям. Вот здание на Владимирской, 45 — на фасаде лежат две фигурки, одна из которых держит табулу с буквами: SPQR, то есть Senatus populusque Romanus («Сенат и народ римский»). Эта аббревиатура по-прежнему является гербом Рима.
Современные дети зачастую лишены и городских дворов, самого ощущения, что это их родина. Я рос на улице с застройкой начала 30-х годов, но были дворы. И когда мы шли играть в футбол с соседним двором, мы словно пересекали границу. Во дворе формировалась детская нравственность. Мы играли «в ножичек» — эта игра происходила, возможно, еще с княжеской эпохи, когда перекраивались отвоеванные земли. И считалочка у нас была: «Бежали кони под мостами с золотыми копытами. Дзинь-брязь, вышел первый князь»...
Молодежь, как и остальных киевлян, интересует история города, — но изучать ее становится проблематично. В 2001 году было издано школьное пособие «Нариси історії Києва» для 7—11 классов, в которых изучают киевоведение. Тираж был мизерный — по одному-два экземпляра на школу. Ученые нашего музея до 2007 года каждую неделю публиковали в газете «Українська столиця» по два-три материала из истории Киева, публиковались и в «Вечернем Киеве», и в «Крещатике». С приходом к власти мэра Черновецкого мы лишились газетной трибуны. Мэр ликвидировал и интересную телевизионную программу «Киевские миниатюры», которая 11 лет шла на телеканале «Киев». Закрываются книжные магазины. Вообще киевская власть демонстрирует крайне отрицательное отношение к городу, к культуре, а период нашей независимости стал временем, когда от нас ничего не зависит.
Культуре, в частности нашему музею, фактически заткнули рот. Интеллигенции остается разве что чувствовать себя выше тех оскорблений и глумления над культурой, которые нагло множат власть имущие. История семьи и судьба нашего героя
На всю жизнь Дмитрий Малаков запомнил латинское выражение, ставшее жизненным кредо его старшего брата Георгия: «Идущего ведет судьба» (Volentem ducunt fata). Брат был талантливым художником-графиком. Он, очень уважая специалистов в своем деле, от рабочего до академика, неоднократно напоминал младшему брату, что свое дело нужно делать с любовью, и тогда придут и знание, и опыт, и успех. Он обращал внимание на мастерски выложенную мостовую на Андреевском спуске — настоящее мозаичное панно, где каждый камень был гармонично соединен с другим. Пока в начале 80-х годов спуск как попало не «отреставрировали» новые киевляне.
Кстати, Георгий учился в художественной школе с Аллой Горской. В 1946 году она приходила к нему на день рождения — ему исполнилось восемнадцать лет. Тогда она спросила девятилетнего Диму, кем он хочет быть, и тот, не колеблясь, ответил: «Порядочным человеком». Именно порядочность больше всего ценилась в семье нашего героя. Последовательным был и Георгий — уже на похоронах Аллы Горской его предупредили, что всех присутствующих фотографирует КГБ, но он остался на церемонии до конца.
— Сегодня мало кто вспоминает, что «шестидесятники» требовали прежде всего соблюдения советской Конституции — не больше и не меньше, — рассказывает Дмитрий Васильевич. — То есть они были за советскую власть, но без коммунистов и их догматов. Когда я был десятиклассником, в 1954 году, нам преподавали Конституцию как предмет, и там указывалось, что республики имеют право на свободный выход из состава СССР. Тогда мы с одноклассниками смеялись: «У нас флаг есть, гимн есть — мы можем выйти из Советского Союза!» А уже в 60-х годах мой отец говорил, что Советского Союза не будет — сначала уйдут страны Балтии, потом Украина, Закавказье, Средняя Азия...
Отец нашего героя прошел войну, был награжден медалями «За боевые заслуги» и «За оборону Киева». Работал журналистом в киевской периодике, инженером-транспортником и одновременно писал пьесы — в 1940 году в Киевском театре имени Ивана Франко по его произведению шел спектакль «Государственное дело». Когда вышел на пенсию, вместе с супругой, тоже творческим человеком, увлекся искусством «малого экрана»: по собственным сценариям снимали на 8-миллиметровую кинопленку фильмы.
Семья Малаковых сначала жила на Круглоуниверситетской улице. Когда началась война, переехали к бабушке на Институтскую, а когда стал взрываться и гореть Крещатик, — к знакомым. Со временем как погорельцы получили квартиру на улице Юрия Коцюбинского (тогда — Гоголевская), 34-а. В трехкомнатной квартире жили родители Дмитрия Васильевича, брат, мамина сестра с мужем и дочерью, и все время кто-то «подживал», особенно после войны, когда возвращались из эвакуации довоенные соседи и знакомые. То есть дом был словно улей. Родители, о чем бы ни вели беседу — о впечатлении от рабочего дня, о людях, о системе — ничего не скрывали от детей. В 1947 году друг семьи по имени Йоня сказал то, что Малаков запомнил на всю жизнь: «О чем вы говорите? Это же отвратительный человек — он же бывший чекист!» Юный Дима знал: то, о чем говорили дома, не стоит повторять в школе, да и из школы не стоит все приносить домой. Возможно, родом из тех времен — его сдержанность и тяга к конкретике.
Дмитрию Васильевичу запомнилось, как его выбрали комсоргом класса — тихий мальчик, хорошо учился... Правда, поступил в комсомол не в четырнадцать, как положено, а в шестнадцать лет, да и то по принуждению, ведь могли и отметку сделать в паспорте... Однажды он талдычил на комсомольском собрании: «Нужно, чтобы все учились на «4» и «5»... До сих пор благодарен учительнице Вере Иосифовне Иванишиной (кстати, подруге супруги Хрущева), которая убедила его, что на «4» и «5» могут учиться далеко не все, а разве что каждый десятый, — с тех пор начал критически относиться к советским лозунгам вроде: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме», «Москва — город коммунистического труда и быта» и т.п.
Жизнь подбросила Малакову в юности еще одно «откровение» — поступив в Киевский инженерно-строительный институт в 1955 году, он вместе с другими первокурсниками поехал в Крым, на Керченский полуостров, собирать кукурузу. Полтора месяца жили в селе Дорошенково — голая степь, большак, вдоль него несколько финских сборных домиков. Из провианта — пустые щи да арбузы, из удобств — три копанки, где поили скот, охлаждали радиаторы и мылись. Студентов возили грузовиком на плантацию, а однажды отвезли в соседнее село на ток. Село оказалось татарским, совершенно разоренным и безлюдным, там даже каменные колодцы, в которых вода конденсировалась из воздуха, были разрушены. Тогда о депортации никто и говорить не смел, это вроде тайна была. Студенты назвали это село Кореей — ведь там недавно закончилась война. Даже сейчас на картах Крыма эти села обозначены как «нежилые»...
Малаков окончил институт, работал инженером сначала в Управлении тепловых сетей, 12 лет возглавлял конструкторское бюро в отделе главного энергетика на заводе «Арсенал», потом 15 лет работал по специальности в КиевНИПИградостроительства.
— Я не жалею, что стал инженером, — говорит Дмитрий Васильевич, — потому что приобрел интересный и нужный опыт. С 1970 года начал печататься в киевской периодике, а в 1982 году в московском издательстве «Искусство» вышла моя первая книга. С 1989 года по совместительству, а с 1992 года постоянно работаю в Музее истории Киева. За эти годы издал более двадцати книг по краеведению, о Киеве, о минувшей войне, о творчестве брата. К 700-летию со дня рождения Джованни Боккаччо, которое будет отмечаться в 2013 году, мечтаю издать иллюстрации Георгия Малакова к «Декамерону»...
"Донетчане, луганчане, харьковчане..." Грустно читать такие предвзятые слова уважаемого киевлянина. А мне вот в основном попадаются галичане. Это они называют (а Вы и не заметили!) наш проспект БровАрским, на свой манер. Это они перетащили в русскоязычный Киев чужую нам западенскую речь, это они за прилавком ближайшего к моему дому магазина спрашивают: "Хай будЕ? Шо ше? Маю пУлуницю, маю вишню..." Наша сельская бабушка бы сказала "У мене э", а не "маю" - чужая для нас конструкция. Согласна, донецких здесь тоже немало, но больше ли чем выходцев из Зап. Украины - готова спорить. Да и не корректно как-то уважаемому человеку осуждать кого-то по месту рождения, а не по уровню культуры. Мне, киевлянке, противны и луганские хамы, и львовские. Только вот Львовских Вы почему-то не замечаете. Не потому ли в своих книгах Вы стали писать "cвітлина" вместо "фотографія"?
Я Анна из России, мне было 15 лет когда я познакомилась с этим замечательным Человеком. Именно Человеком с большой буквы. Мы с мамой приехали в Киев по просьбе Бабушки, она искала то место, где она жила до войны. Случайно, в Музее Истории Киева встретились с Димитрием Васильевичем. Такого доброго, чуткого и внимательного отношения к совершенно посторонним людям я не встречала никогда. Он помог найти нам фотографию того места, где мог находиться Бабушкин дом и сделал с нее копию. Бабушка плакала, и радовалась. К сожалению полтора года назад она умерла, но эта фотография была одной из немногих радостей на исходе ее жизни. А я теперь стараюсь. как можно боле знать о городе моих предков. Спасибо Вам Дмитрий Васильевич Малахов. Мы Вас помним. Анна Бондаренко.
Уважаемый Дмитрий Васильевич, благодоря вам я узнал что дом на ул. Гоголевской 34а сейчас Юрия Коцюбинского 20 (я думал что дом снесен). Мой прадед Быковец Сергей Иваныч до 1944г жил на улице Гоголевской 34а, кв. 27. Папа вместе с прабабушкой в 1941 уехали в деревню(было голодно в городе) оставив прадеда смотреть квартиру. В 1944г. пришло письмо от соседей что прадед умер в ноябре 1944г. и квартира занята другими людьми. Не расскажите ли вы подробности этого периода P.S. У меня, нет ни какого другого интереса кроме истории своего рода.
Уважаемый Дмитрий Васильевич,огромное спасибо Вам за Ваш труд и за Вашу любовь к моему Киеву. Прочитал Вашу статью и хочу сказать,что АБСОЛЮТНО поддерживаю все сказанное Вами. У меня есть две Ваши книги "Киев 1939-1945" и "Киев 1939-1945 post scriptum". Трудно описать чувства,которые родились после прочтения этих книг. Очень бы хотелось познакомиться с Вами лично,если это возможно. И для музея Киева у меня есть небольшой подарок: пачка от папирос "На-На" фабрики Соломона Когена.Мой тел.050-603-44-49.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
